Евгений Лушпин. Городской пейзаж.

       "Искусство – есть самовыражение, но не всякое самовыражение – есть искусство!" "В творчестве самое главное ощущать себя абсолютно свободным. Однако художник обязательно выражает и своё время также, поэтому только на стыке этих двух понятий и может появиться настоящее произведение". "С юности я помню как многие называли живопись профессией, а художников – профессионалами.

     Несколько лет назад тяжелая болезнь руки практически лишила меня возможности писать. Оказалось, что очень трудно, практически невозможно найти какую-то замену моей деятельности. Постепенно, в течении двух лет, болезнь отступила, и я вернулся к работе, но тогда я понял одно: художник– это все-таки не профессия, это - судьба".

     Художник Evgeny Lushpin (Евгений Лушпин) родился в Москве в 1966 году. Искусству живописи обучался в МГХПУ им. Г.С.Строганова, факультет художественное конструирование и дизайн и в Московском Государственном заочном Педагогическом институте, художественно-графический факультет. Лауреат конкурса "Золотая кисть". Постоянный участник международных арт-ярмарок в России, США, Норвегии. Член Творческого союза художников России. Работы художника находятся в собрании Государственного Исторического Музея, а также в частных коллекциях в США, Европе и России. Постоянная экспозиция в галерее "Арт-Яр", Москва. Живет и работает в Москве.

     С чем «едят» современную живопись? А ни с чем. К сожалению, нередко она совершенно «несъедобна». Якобы апеллируя к уму, она частенько оставляет нас абсолютно равнодушными или в недоумении. И это понятно. Двадцатый век расширил границы возможного в искусстве: от художника стало требоваться куда меньше, а разрешено – больше.

     С другой стороны, свобода творчества привела в целом ряде случаев к его прекращению, к лукавой и механистичной подмене, а также утрате связи со зрителем. На смену важности диалога с публикой пришел приоритет самовыражения (что, однако, само по себе и неплохо).

     Вот только язык искусства стал порою абсолютно индивидуальным. И, кроме его создателя, им никто не владеет. Итог такой установки – разобщенность и одиночество как творцов, так и публики.

     И все же оплакивать живопись рано, если вообще стоит, ведь о ее несовершенстве печалились во все времена. Да и сообщество художников не монолитно. А потому среди самодостаточных, вызывающих или мнимо многозначительных произведений иногда вдруг оказывается нечто совершенно иное подобно тому, как трава прорастает сквозь глухой асфальт. Это новое, как водится, – прочно позабытое «ретро».

     Один из примеров тому работы Евгения Лушпина. Его творчество не ставит зрителей в тупик (что же, мол, хотел сказать) и не обижает (вот, дескать, намудрил). В своих произведениях мастер не эпатирует публику, не обманывает ее надуманными эффектами. Его герои и образы приятно и благодарно узнаваемы, будь то виды Москвы, портреты или натюрморты.

     Среди картин Евгения следует, в частности, отметить группу пейзажей, где обыкновенные московские улицы предстают как волшебство, феерия. В лучших традициях русского реалистического пейзажа поднадоевшую прозу городской среды мастер превращает в сказочную поэзию. В данном случае Лушпин прибегает, например, к необыкновенному сиреневому тону, который в психологии связан с мудростью и созерцанием («Синие сумерки»). В произведениях этого ряда художник, помимо того, явно обращается к опыту импрессионистов, ничуть, кстати, им не уступая («Ул.М.Дмитровка»).

     Другую группу его произведений тоже составляют городские виды, но решенные совершенно иначе, что свидетельствует о разноплановости дарования Е.Лушпина. Эти пейзажи характеризуют прозрачность, светлость красок, выраженное графическое начало, а, главное, удивительная чистота и душевная ясность. Кроме того, реальность в них вовсе не искажена («Пейзаж с трамваем»), а лишь несколько лирически окрашена, напоминая, к примеру, некоторые картины Левитана.

     В портретах Евгения Лушпина вновь на первый план выходят сами модели, их душевный склад, который художник пытается осмыслить уважительно и любовно, выступая как преемник принципов психологического портрета в мировом изобразительном искусстве («Мужской профиль»).

     Что касается натюрмортов, то здесь Евгений как раз ближе к современной живописи, поскольку речь идет о выраженном декоративном начале («Лабиринт», «Игра»), хотя одной безусловной красотой здесь очевидно всё не исчерпывается.

     И, наконец, особого внимания в этом круге полотен живописца заслуживают, например, такие работы, как «Натюрморт с металлическим шаром» или «Натюрморт с дьюаром». При кажущемся аскетизме тематики мертвый, по определению бессловесный мир в них оживает, обретая дыхание, чувство, мысль, язык. И не только с помощью ювелирно точной передачи фактуры предметов, но и благодаря ненавязчивому присутствию художника и его «кухни», одухотворяющих и режиссирующих эти концептуальные мини-спектакли в духе знаменитой «Четы Арнольфини» Яна ван Эйка.

     Таким образом, в творчестве Евгения Лушпина мы сталкиваемся с попыткой (и крайне удачной) восстановить связь времен, обретаем культурную память, от которой совершенно напрасно ныне отрекаются многие другие. С произведениями Лушпина мы вновь возвращаемся к общению, где художник и публика говорят на одном языке и тем взаимно обогащают друг друга. Скажете: «Как это всё обыкновенно». Да, обыкновенное… чудо, с коим хочется быть рядом. И поэтому отнюдь не случайно, что, к примеру, одна из его работ – вечерний пейзаж «Первая звезда» – находится ныне в собрании одного из ведущих музеев мира (Государственном историческом) и в скором времени по праву займет достойное место в готовящейся экспозиции двадцатого века.

Автор: Кристина Трухан искусствовед Государственного Исторического Музея.